Виктор Седов – художник особого видения: самые простые, узнаваемые, даже неказистые сюжеты окружающей действительности в интерпретации художника исполнены жизни и смысла, становятся историей, не будучи заключены в жёсткие границы фигуративного изображения. Таков, например, пейзаж среднерусской полосы – излюбленный персонаж творчества Седова (это одушевление термина здесь вполне уместно), сочетающий в себе отражение узнаваемой реальности с абстракцией, разнообразные вариации серого – с цветовыми пятнами, словно бы нанесёнными на полотно не кистью, но естественным светом. Об эволюции цвета в своём творчестве, уходе от фигуративизма, об источниках вдохновения – Виктор Седов рассказал в интервью Агентству. ArtRu
- Виктор, расскажите, пожалуйста, почему вы работаете преимущественно с абстракцией и в какой-то момент отказались от фигуративного искусства?
- Я раньше достаточно серьезно занимался плакатом. Но наступили 90-е годы, и я просто перестал понимать, что делать. Что, кого изображать? Можно писать натурщиц, красоту тела и прочее… Но не будешь же ты их вечно писать. Это не значит, что фигуративное искусство хуже. Иногда даже и в изобразительном проявляются интересные вещи – они приедаются, а потом опять становятся интересны. Но когда идешь по осеннему лесу, когда трава инеем покрыта – идёшь и хруст под ногами – и вроде бы вокруг серое, и нет… Или утренний заморозок, когда только солнце встаёт зимой – все пятнами, ничего не видно, нет ни тёмного, ни светлого, один морозный иней, свежесть – тогда не хочется изобразительности, а хочется зафиксировать чувство. Изобразить то, что не определишь и не узнаешь, с точки зрения науки к нему не подойдёшь. Главное – попытаться зафиксировать состояние, а остальное – трактовка – уже от зрителя зависит.
Я ведь когда-то делал конкретные вещи. А Женя Струлёв – умный был художник! – как-то раз мне сказал «Не делай ты эти фигурки, это всё произошло от заказчика. Художник делает пейзаж, а заказчик ему – слушай, сделай мой портрет. А ты не делай». И я понял, что все фигуры действительно отвлекают от пейзажа, уводят настроение в другое русло, так можно и манипулировать зрителем. С тех пор их, фигуры, я больше не делаю. А природа была, есть и будет – она честнее человека. Иногда зайдёшь в лес, а там какой-то жуткий бардак – ветки какие-то сломанные, переплетённые – и начинаешь это вырисовывать… Там, конечно, есть своя логика, но человеку её не понять. Попытка понимания этой сложности, этой логики непонятной – вот мои работы. И в эти мои построения люди никак не укладывались.
Есть у меня и работа-метаморфоза: написал я её, привык к ней, декоративная такая. Писал дерево, солнцем освещённое днём, а потом повесил её, освещение поменялось – и свет внутри картины поменялся, вечерним стал, солнце заходит. Угадал, значит, свет.
- Но иногда вы в работах используете текст. Я имею в виду частушки, что это за прием?
Частушки у меня в работах почти всегда народные, я своё стараюсь не вставлять. А вообще с частушками много кто работал: и Струлев, и Никулин, и Шукшин – так что эта традиция переосмысления частушек уже давняя. Это и часть природы, и смешно – а ведь нельзя ко всему серьёзно относиться. А вот за названиями работ обязательно надо следить. Иногда за безразличным названием стоит нечто совершенно другое. Например, «Небольшие осадки». Что это, с чем связано, какие эмоции? Непонятно, А выходишь на улицу – и там сразу столько эмоций – холодно, мокро! Или «На фронте без перемен» – а там люди тысячами гибнут, незаметно. Я считаю, что поэтичность должна быть в работе, а не в названии, а название пусть будет посуше.
Даже в ваших фигуративных работах есть прямая отсылка к природе и человек воспринимается как природное существо?
Так и есть. Город – он же серый. Покрасили, рекламы повесили… А городам-то немного лет. А ствол дерева? Для меня ствол однозначно интереснее. Нет, в городе мне делать нечего, особенно летом. Летом я запасаюсь впечатлениями.
- В вашем творчестве заметна эволюция цвета – от яркого к серому, черного почти нет… Расскажите об этом, пожалуйста.
- Да, я мало использую чёрный цвет, не хочу. Чёрный цвет, что он такое – он что-то скрывает – неудачные фрагменты, а может, тайну какую-то. Вообще чёрного цвета в живописи стало много, а для меня он закрыт. Ну не знаешь и не знаешь – так я сам себе говорю. Значит, не надо знать. Хотя чёрный должен быть – без него и белого нет. Кстати, вот почему-то в 1990-е – начало 2000-х годов было очень много чёрных серий у художников, одни здоровенные чёрные работы, много «чернухи». Я вот с ним, с чёрным, пока не разобрался. Он ведь может быть очень познавательным: бархатным, может быть тёплым, а может вообще дыркой смотреться. Сейчас у меня «серый» период, а потом, может быть и «чёрный» будет. Но меня интригует скорее белый, точно нужно делать работы светлее. Для меня даже смерть не чёрного цвета, а стала она светло-серой с красным. Она острая – не по форме, а по цвету. Вот в 90-е у меня было всё насыщенное, яркое, а сейчас хочется свете, прозрачности в работах. В любом случае, мне нравится, когда ряд работ закончен, а потом можно начинать новый. «Мера всему» – это я и про цветовые решения серий тоже. Но с такими цветовым теориям, да и вообще, когда работаешь – обязательно нужно работать и с литературой, копать глубже. Но, правда, книги тоже нужно уметь искать, современные издания мне не нравятся.
- А есть ностальгия по какому-нибудь из периодов, в которые вы работали?
- Никогда так не бывает, что все совсем плохо или все совсем хорошо. В мое время, например, считалось, что если актер не сыграл Гамлета, то он не актер. Мои современники многое читали и многое знали, этого не отнимешь. Была плеяда изумительны актеров, театр был развит, был мир художников, мастерских… Особенно в 1970-е-1980-е годы этот мир существовал – неофициальное искусство, когда художники писали не строителей, а свое что-то… Потом в 1990-е это конечно развалилось. Зато теперь стало очень много направлений, векторов творчества, так, что даже сложно давать советы молодым художникам.
Иногда мне вообще кажется, что всё деградирует. Мир стареет, всё стареет, разрушается, и человек также. Обычно художник знаменит немногими своими работами, остальные -средние. И вот он начинает на знаменитых «ездить», делать повторы – это ли не деградация? Причём «пик», лучшие работы могут быть и в 25 лет, и в 70. Вот Николай Ге, например, писал гениальные работы в раннем возрасте, потом пропал куда-то лет до 60, а потом опять – гениальные работы. Почему так происходит? Если побыть материалистом, то следует сделать вывод, что материя не исчезает. Происходит сохранение энергии, ничего не пропадает никуда бесследно. А мозг, память, жизнь? Почему это должен исчезнуть? Значит, смерти нет, если закон сохранения энергии работает. Дело не в двадцать одном грамме и прочем… Как можно взвесить душу, измерить нематериальное материальным? Но есть вера. Слишком много вещей, которые не укладываются ни в какую теорию.
Что касается меня, то иногда мне кажется, я иду от сложного к более простой подаче. Как сказал великий композитор «сначала я писал много, сложно и плохо, потом – много, сложно и хорошо, а теперь я пишу мало, просто и потрясающе». К этом нужно двигаться.
- А что вас сейчас вдохновляет, если есть что-то конкретное?
- Вдохновение я специально не ищу: что вижу- то и пишу. Пытаюсь зафиксировать шорох листьев, листву осеннюю – тогда ведь в лесу нет ничего конкретного, нет деталей, всё жёлтое, одно настроение. Бывает, мучаешься, хочешь что-то сделать, а не понимаешь, что… Есть только ощущение цвета. Сначала вроде красиво, но пустая вещь. А потом раз – и что-то получается – сел и намахал работу. Порой что-то ляпнешь со злости, потом смотришь – о, это то, что надо. Я не могу сформулировать, как рождается изображение. Вообще, я считаю, что художник пишет для себя. Он не может без живописи, всё остальное тщетность. Правда, когда художник занимает позицию «меня просто никто не понимает, а я гений» – это тоже неправильно. Я имею в виду, что если уж сел к работе своей, то всё – забудь про славу, забудь про выставки, а просто пиши и живи этим и всё.
Надо, чтобы было произведение убедительно, а не красиво. Не слащаво. Чтобы несло сообщение, воплощенное в цвете, а красота – это уже на втором месте. И надо уметь остановиться, если уже выложился весь и чувствуешь это. В целом, что такое искусство? Искусство – это мрак, вранье, оно врет. Все условно, но главное, чтобы мы были сами внутри себя в чем-то убеждены. Нельзя внутренней слабости дать себя разрушить. Надо ориентироваться на свое естество, а не на то, что кто-то хочет тебе что-то доказать. . Когда халтуры много делаешь, не можешь потом к творчеству вернуться. Может, я резко сказал, но для себя я к этому стремлюсь, и мне именно это необходимо в искусстве.