Марина Кастальская, Пётр Беленок, Андрей Хлобыстин, Дмитрий Шабалин, Денис Прасолов, Иван Плющ, Олег Васильев, Сергей Шутов, Александр Панкин и Александра Паперно.
ЗЕМЛЯ/НЕБО:
Тема космоса присутствует в российском изобразительном искусстве около века и на сегодняшний день существует в различных ипостасях – от идей космизма, воплощенных в пейзажах Николая Рериха до оптимистичного техницизма советского официального искусства, от экспериментов «будетлян» и футуристов до проектов современных художников. Выставка «Земля/Небо» в пространстве Агентства. Art Ru – опыт коллективного переосмысления темы космоса в контексте актуальной дискуссии о будущем человека и человечества в эпоху состоявшегося технологического прогресса и отсутствия однозначного прогноза относительно его последствий.
Современность, понимаемая как результат развития научных идей и эволюции био-, нано-, эко- и иных технологий, предсказывалась задолго до её нынешнего состояния писателями, философами и художниками и трактовалась преимущественно в духе утопии – золотого века, но не прошлого, а будущего. Наивный антропоцентризм европейского Нового времени не предполагал иного варианта, кроме триумфального освоения «человеком – царём природы» не только мира земного, но и, со временем, других миров в рамках того же напористого колониалистского дискурса. Однако события ХХ столетия внесли существенные коррективы в подобную интерпретацию будущего: утопия сменилась антиутопией, а мотив «экспансии» в другие миры – мотивом «побега» человека от собственного мира, стремительно меняющегося и, возможно, находящегося под угрозой полного уничтожения. Каким будет этот новый мир – дружественным или враждебным, предполагающим органичную адаптацию или вынужденную мимикрию в целях выживания – вопрос, предполагающий размышления проэкологического, сциентистского, гуманистического толка.
Центральная идея античной натурфилософии – идея «микрокосма», понимание человека как вселенной (макрокосм) в миниатюре, воплощающего в себе её целостный образ и переживающий процессы, аналогичные вселенским процессам и подчиняющиеся тем же законам. Эта идея явно противостоит механистической интерпретации явлений физического и социального мира и воплощается, в том числе, во многих философских и художественных проектах современности. Видение человека столь же уязвимого, сколь и свободного, экзистенциального существа «на грани» пространства и времени, прочитывается в работах участников «Земли/Неба».
Живопись Марины Кастальской существует на грани изобразительного искусства и науки – подобный синтез, востребованный со времён Пифагора, гностиков раннего Средневековья и мыслителей Ренессанса, предполагает художественное воплощение размышлений о природе земных и небесных тел. Геометрические формы, символизирующие космический порядок, в творчестве художника выступают как переосмысленное наследие искусства модернизма и авангарда «первой» и «второй» волн. В подобном ключе объединения научного и художественного начал действует и Александр Панкин в работах которого рациональное начало эстетики воплощено в соотношении сторон и площадей, в построении матриц и кодировок изображения, имеющих не эзотерический, а логический смысл, универсальный в той же в мере, в которой он присутствовал в живописи предыдущих эпох от Леонардо да Винчи до супрематистов.
Метод Петра Беленка им самим был сформулирован как «панический реализм» – шуточное, казалось бы, название точно отражает основополагающее настроение работ художника, на которых крошечные человеческие фигуры противопоставлены масштабным явлениям – космическим или имеющим антропогенный или техногенный характер, но явно угрожающим и неотвратимым.
Защитные свойства масок Дмитрия Шабалина могут подвергаться сомнениям по эту сторону будущего, но они способны пройти испытание на прочность в условиях, когда эстетическое станет восприниматься не менее серьезным, нежели прагматическое. Космическое барокко в работах художника – «высокая мода» не только в терминологическом, но и в буквальном пространственном смысле. В свою очередь, Денис Прасолов обращается к теме космического в духе идеи философа Вальтера Беньямина о «произведении искусства в эпоху его технической воспроизводимости», тиражируя скульптуры, сочетающие в себе антропоморфные и зооморфные черты существ, словно бы возникших в ходе длительной и явно уже внеземной эволюции.
В представленных в экспозиции работах Сергея Шутова рефлексии на тему образного синтеза науки и техники в духе одноименного журнала сочетаются с эпохальными символами ретрофутуризма 1960-х годов – космические машины, пока еще не застигнутые восстанием роботов, причастны к формированию современной мифологии, предполагающей, как и всякая иная мифология, дихотомию дружественного и враждебного начал во вселенских масштабах. Тему этой новой, альтернативной иконографии продолжает Андрей Хлобыстин, который в своих работах совмещает интерпретации наиболее абсурдных клише масс-медиа и узнаваемые приемы «наивного» искусства, характерные для ленинградской школы. Художник как тип, принципиальным образом выпадающий из нормативности, в контексте «Земли/Неба» может быть сопоставлен с человеком «вообще» – обнулившим собственное существование и вынужденным, подобно руссоистскому дикарю, познавать мир вне всякой системы в меру возможностей собственной свободы.
Текучие формы объектов на работах Ивана Плюща кажутся смутно узнаваемыми, словно бы принадлежащими нынешней реальности, но застигнутыми в момент перемещения в процессе квантового скачка. Скорость как явление, ассоциирующееся со временем, в данном случае наводит на навязчивые мысли о нелинейности последнего – и непредсказуемости последствий перемещения из одного хронотопа в другой. Сходным образом работает и полотно «Космос-2» классика советского «неофициального» и постсоветского изобразительного искусства Олега Васильева: световые пятна, словно сходящиеся в центре живописного полотна в портал в киберпространство символическим образом демонстрируют выход в другое измерение с неочевидным итогом путешествия.
Эта потенциально опасная непредсказуемость сопрягается с извечным, первобытным свойством любознательности человека – потенциального космического номада, стремящегося к переоткрытию небесных тел и созвездий, поименованных в далёком прошлом, частично «отмененных» в настоящем, но предстающим в новом свете в будущем. Подобное стремление, могущее казаться наивным или несвоевременным, фиксируют работы Александры Паперно из серии «Отмененные созвездия». Хрупкую конвенциональность космической топонимики, впрочем, отмечал и французский философ Гастон Башляр, в своей книге «Грезы о воздухе», посвященной поэтике небесной стихии воскликнувший: «Все эти созвездия фальшивы, упоительно фальшивы!..»
Общий мотив выставки можно свести к гипотезе о творческом антиэнтропийном преодолении; усилии как индивидуальном, так и коллективном – что в условиях вероятной грядущей антиутопии будущего представляется, может быть, единственным здравым выходом за пределы данного нам в ограниченном опыте, ненадежных ощущениях и архетипах.
Ника Шарова, философ, историк идей