Лидия Мастеркова, Платон Инфанте, Наталья Ситникова, Пётр Беленок, Вячеслав Колейчук, Борис Марковников, Марина Кастальская, Олег Ланг, Леонид Борисов, Дарья Коновалова-Инфанте, Сергей Шутов, Алина Глазун.
Тема творения «чего-то» из «ничего» в искусстве бытует, вероятно, столько же, сколько существует само искусство. В пространстве интерпретаций в качестве стартовой точки можно обозначить обобщенный космогонический миф, который позже эволюционировал в религиозную версию становления всего сущего, предполагающую наличие демиурга – божественного творца, чья воля является движущим механизмом сотворения мира и всего, что его составляет. Идее креационизма явно – и изначально исключительно дерзко – противопоставлена сциентистская идея не сотворения, но спонтанного происхождения вселенной, причем, возможно, не в единственном числе. Между этими двумя полюсами напряжения варьируются многочисленные коллективные и практически неисчислимые индивидуальные мифы. Несколько из последних, изложенных в художественной форме, составили идею выставки (Re)Creatio в галерее Агентства. Art Ru.
Работы Марины Кастальской – результат осмысления темы человеческого начала в космическом: синтеза единичного и универсального, изменчивого и константного, подчеркнутого сочетанием лаконичных геометрически выверенных форм и осязаемой, «земной» фактуры изображения. Если в «Выкройке Вселенной» Кастальской линия является пространственным объектом , в графике Дарьи Коноваловой-Инфанте она приобретает форму. Круги, кубы и треугольники – фигуры, сочетающие в себе простоту и возможность бесконечного усложнения, научную строгость и стихийную, вселенскую игру, в том смысле, который был подмечен еще средневековым мыслителем Николаем Кузанским, по мнению которого «ни одна пристойная игра не лишена какой-то поучительности. И наше упражнение с шаром, такое увлекательное, скрывает в себе, думаю, немало философии»…
Экспрессивные абстракции Натальи Ситниковой из серий «Белые стихи» и Big Crunch обращены к точкам пересечения теологии и космологии: рождение вселенной в результате Большого взрыва, возможно, и не противоречит альтернативному толкованию, согласно которому «в начале было слово…» Масштаб космических процессов - потенциально результирующих как в созидание, так и в уничтожение представлен в работе Петра Беленка, где «венец творения» человек бесконечно мал и бессилен перед вторжением космических начал. В качестве своеобразного продолжения этой аллюзии выступает работа Олега Ланга: деконструкция человеческого тела в порядке художественного эксперимента, может быть, не более радикальный акт создания и пересоздания, чем если бы он исходил от решившего пошутить демиурга.
Тема решительного отказа от креационистской линии в объяснении мира в пользу строго научной версии прочитывается в работе Сергея Шутова – парафразе на тему оптимистического, но отчасти и наивно-прямолинейного, прогрессизма советского научно-популярного дискурса. Метод Шутова - на стыке мифологии и физики, лично и своеобычно понятых, а его историко-политические смыслы прочитываются в синтезе наследия русского авангарда (вплоть до прямолинейного пропагандистского мотива «Окон РОСТА») с поп- и оп-артом, где работа цвета/света рождает новые формы воспринимаемого человеческим глазом. Так вновь «из ничего», из статики, рождается трансцендентная реальность Лидии Мастерковой, представленной в экспозиции выставки, и достигает некоей предельной точки в инсталляции Вячеслава Колейчука, где эффект присутствии нового пласта действительности создается лишь движением света и восприятием последнего зрителем. Актуальные же плоды эволюции научного знания и творчества современности представлены в мультимедиа объектах Платона Инфанте, где извечные сомнения человека в единственности и достоверности познаваемого мира видимым образом преломляются между измерениями благодаря техникам реального и виртуального изображений.
Вероника Шарова