Паломничество в страну Виктора Седова
… Расположенье в ней
Воздушного пространства, рощи, речки,
Расположение животных и людей…
Николай Заболоцкий
Живопись как художественный феномен в настоящий момент проходит фазу серьезных испытаний. Ее природа начинает изменяться, перекодироваться, адаптируясь к появлению новых технологий. Творчество Виктора Седова, неуклонно отстаивающего живописные принципы, переживает те же векторы, определяющие современное искусство, но вместе с тем остается в своей органике. Ее формы продолжают эволюционную драматургию живописной культуры, внося в ее образность бинарные состояния, равновесие оппозиций, естественно включая фигуративные конструкции и радикальность новейших языков в единое целое, в символическую художественную реальность. Картина в этой системе визуальных координат превращается в особое пространство, приглашая зрителя заглянуть в ее внутренние измерения. Она свободно переходит из внешней событийности в конкретные личные построения, меняя перспективы и масштабы. В ее структуре обнаруживаются архаическая образность, связанная с народной культурой, с ее игровыми формами, с искусством примитива, - и одновременно весь ее художественный организм наделяется рефлексией, остротой интеллектуальных начал.
В своих стратегиях художник исходит из абсолютно свободного выбора точки зрения, его картина всегда открыта и направлена в обе стороны - в глубину и на нас, предстоящих, позволяя далее проникать в ее пространства, двигаясь в ее топографии. Энергии рождающихся векторов, силовых линий, траекторий маршрутов формируют сложную, порой парадоксальную двойственность, втягивая наше телесное зрение в ее живописную стихию, в ее чувственность, позволяя буквально касаться ее масштабных масс.Но возвращаясь из ее глубин, мы начинам анализировать ее планы, ее строение, пластические координаты произведения, дистанцируясь от этой пронзительной оптики увеличений, словно открывающихся перед нами в полете, проплывающих под нами, когда мы набираем высоту.Речь идет о погружении в некую пространственно-временную ситуацию, распахивающуюся как веер в художественной системе Виктора Седова, о слиянии личности с жизненным началом и о возникновении особого комплекса тела сверхматериального содержания. Его визуально-смысловая конструкция неотделима от душевного опыта художника, усвоенного как бы изнутри, со стороны организма. В этих образностях-артефактах сохраняются все первые впечатления-воспоминания, оставаясь в пространстве природного, зыбкого, неясного. Отсюда даже в «кристаллических», казалось,быструктурно организованных композициях, не смотря на их устойчивость, скрывается первозданность мира, внутренняя нетронутость изначальных состояний души, позволяющая заглянуть в мир и в себя. В ее расправленных складках, рельефах и нишах таится прозрачность, связывая художественный дар с тем, что было до культуры, с той первоосновой жизни, которая и составляет акт припоминаний, выявляемых из зыбкости детских снов. Все эти немые ощущения образуют феномен дословесного языка, они не говорят – они видят, но видят особым тактильным зрением.
Два состояния художественного образа открываются у Виктора Седова из этого комплекса: когда томит пространство, как бы сужается, сгущается, как например, в постфилоновских композициях «Первый снег, сухая трава» (2011г.) или «Лес прозрачный» (2011г.), - и, напротив, когда пространство расширяется, становясь прозрачным, как бы бесконечным, не соотносимым с бытовым опытом. В этой второй,«расширенной» модели Виктора Седова преобладающими становятся сюжеты с животными, одинокими домиками и дорогами, уходящими вдаль, пересекая пространство как собственную судьбу художника. Геометрия этого мира детства свидетельствует о своей каноничности, о своей повторяемости в каждом из нас. Развитие ее драматургии диагоналями или, напротив, горизонтальными членениями, как это происходит в диптихе «Состояния» (2011 г.), позволяет передать формы самой жизни, соединяя в ее образности одновременно и творца и его творение: «я и садовник, я же и цветок, в темнице мира я не одинок». Эти слова О. Мандельштама абсолютно адекватны мироощущению В. Седова, свидетельствуя об универсальностях в сверхличном творческом процессе.
В этот критический момент мы отождествляемся с самим художником, когда он внимательно всматривается в вещественные, наполненные гравитацией, пространственные планы реальности, переживая мир природы как чудо, как уникальное явление, предоставленное нам Творцом. Контуры приближенногомира начинают расфокусироваться, обретать внутреннее мерцание, теряя свои привычные узнаваемые очертания. Открывается удивительная точка нашего полета над землей, над страной Виктора Седова, в которой абсолютно знакомое становится неузнаваемым или открывается поразительной неожиданностью. Оно начинает жить, как откровение, внезапно вспыхнувшее в привычном месте, известном тебе, но в энергии переживания непосредственности, в магии полноты твоего присутствия.Его пронзительность, щемящая красота и беззащитная трогательность рождаются «при попытке, - как признается художник, - взглянуть с другой стороны», когда «вдруг видишь незнакомый и удивительный мир». Этот мир искусства художника кристаллизуется в своей сосредоточенности, собирается, аккумулируется. Живописные, пылающие состояния «Октября»; зеленовато-серо-черные плазменные реалии «Апреля»; застывшие в своей непрерывности, словно в зеркале живописи импрессионизма потоки маленькой «Речушки»; мерцающая алыми всполохами «Рябина» - все эти пограничные контексты с реальностью превращают личные свидетельства Виктора Седова в универсальную визуальную философию. Их образность втягивает в свою волшебную слоистость, где время, доходя до своих пределов, останавливается и замирает. В гармонии просветлений, изысканно-артистических формах оживает пространство осуществленных желаний, приглашая нас войти в их протяженности и сдвиги, погрузиться в краткие прощания и бесконечные встречи, в созерцательную медитацию, в успокоение, приходящее после долгих путешествий в поисках своей тропы между прошлым и будущим.
Находясь в свободных координатах, Виктор Седов ищет устойчивые смыслы, перенося случайности в глубоко личные знаки и символы и вновь направляясь в фундаментальнуюиконологию. Его творческий путь, где дух и материя порой вступают в драматическую коллизию, наполняется подлинностью вопрошаний и, в конечном счете, превращаются в своеобразный ответ, всегда содержащий единство и согласие с миром.
Виталий Пацюков.